Последние недели провожу больше индивидуальных сессий, поэтому внутреннего пространство хватает только на рефлексию, которая обрывками незаконченных текстов растворяется в пространстве ума.
Сейчас с Шоном очередной непростой период, который бессилием и отсутствием веры выглядит как грязное тряпье бездомных — в нем ясно читается тяжелое прошлое и безнадежное будущее.
В такие моменты с вопросом “это ведь тоже пройдет?”, заглядываю себе в глаза, чтобы увидеть там подтверждение и надежду. Укладываю себя вовремя спать, еще больше забочусь о свежей еде и еще пристальней наблюдаю природу своих мыслей.
На днях, складывая стирку, ощутила тоску о чем-то несвершенном: я рассматривала, как в теле замирает дыхание, наполняя его беспокойством, требуя от меня немедленных действий. Одновременно захотелось сладкого, подтверждения своей нужности, чтобы вечная любовь, как утяжеленное одеяло, наконец, позволило ощутить себя в безопасности.
Я была уже на полпути в кухню, как неожиданно это ощущение мягко развернулось ковром, в рисунке которого я увидела всю историю этого переживания. Как своей невыносимостью оно приводило меня в заведомо разрушительные отношения, в секс, алкоголь, желание сладкого, вкусного, неведомого, что спасет меня от этой тоски.
В истоке своем это было простое желанием тепла — получить от другого молчаливое свидетельствование моего присутствия в этом мире.
Беспокойство растворилось, я медленно положила на язык четыре половинки сушеной клюквы, завершив эту историю своей жизни.
Мне хочется, чтобы непростые дни с детьми обрели для меня такую же ясность и простоту восприятия. Чтобы я не бежала от бессилия, ища утешение в надежном будущем, уговаривая себя, что “он просто перерастет”. Продолжать вглядываться в безысходность, обнаруживая в ней то, из чего она состоит на самом деле — изменичивости и непостоянстве всего.
Быть в эти дни себе незыблимой поддержкой и местом, где меня любят и ждут.
